"Единая Россия" (14.05.2008)
Народный артист СССР Владимир Этуш отметил сразу две знаменательные даты: свое 85-летие и 63-ю годовщину Победы. Именно война внесла существенные коррективы в жизнь московского студента, поступившего в Щукинское училище летом 1941 года. Этуш мечтал о дебюте на сцене прославленного Театра имени Вахтангова, а вместо этого добровольцем ушел на фронт.
– Я служил в части, которая формировалась на Кавказе, – рассказывает Владимир Абрамович. – Там было полно азербайджанцев, армян, грузин, и я с жадностью впитывал эти акценты, которые спустя четверть века использовал в роли незабвенного Саахова в "Кавказской пленнице"… Конечно, война оставила неизгладимый отпечаток на моей судьбе. Я ведь был на фронте разведчиком, а потому мне пришлось побывать в жутких переделках. Воспоминания о войне всегда со мной. Они очень сильные, яркие. Но рассказать словами о пережитом невозможно. Говорят, что о войне ходит очень много легенд. Но ведь легенды сами не рождаются, они вырастают из реальных событий, рассказанных разными людьми по-своему. У каждого ветерана своя война, своя история. Для меня фронтовые баталии завершились в 1944-м, когда я демобилизовался в связи с тяжелым ранением. Довольно долго лечился, потом окончил училище и почти сразу поступил в труппу Вахтанговского театра.
– Вы служите в нем больше 60 лет. Как вы считаете, удалось ли сегодня сохранить знаменитый вахтанговский дух?
– Знаете, далеко не все театры живут в согласии с теми предначертаниями, которые были даны им при рождении. Артисты и режиссеры вроде бы стараются следовать легендарным художественным напутствиям, однако ничего не получается. Но наш театр из тех редких коллективов, где помнят, а главное, верят в витальную силу вахтанговских идей. Думаю, это уникальный случай, когда театр носит свое имя не по привычке, а вполне осознанно. К счастью, споры о "вахтанговском" влиянии на современную сцену у нас не превратились в чистое теоретизирование. Наоборот, в этих спорах мы по-прежнему ищем какой-то практический, очень важный и необходимый смысл для сегодняшней жизни театра.
– Эти поиски поддерживает и ваш новый художественный руководитель Римас Туминас?
– Разумеется. Сейчас пока рано говорить о каких-то конкретных результатах, поскольку Римас совсем недавно возглавил труппу – еще первый его сезон не закончился. Но реальные сдвиги уже наблюдаются. К примеру, я считаю большой удачей наш спектакль "Матренин двор" по Солженицыну, премьера которого состоялась месяц назад. Спектакль поставлен под непосредственным руководством Туминаса.
– Как в Театре Вахтангова обстоит дело с молодыми режиссерами?
– Мы ищем их постоянно и по возможности приглашаем. К огромному сожалению, с каждым годом эту острейшую проблему решать все тяжелее. Ведь режиссура – это не только талант придумать спектакль, но и способность воплотить свой замысел с конкретными артистами, вместе с художником создать сценическое пространство. Необходимы воля и терпение, умение заразить своей идеей других людей. Желательно, чтобы соавторами режиссера становились не только артисты и художник, но и все, кто делает спектакль. Большинству же сегодняшних молодых "творцов" ни артисты как соавторы, ни зрители не нужны. А неумение соотносить придуманное в голове с реальностью окружающего мира, с тем, что по-настоящему волнует сидящих в зрительном зале, в режиссерской профессии самоубийственно.
– Что же, по-вашему, не позволяет молодым постановщикам реализовать себя в полной мере?
– На мой взгляд, излишняя самоуверенность и какая-то прямолинейность. Я повидал немало молодых людей, уверенных, что наличие диплома и одного спектакля, поставленного в крошечном зале да к тому же одобренного критикой, дает повод считать себя профессионалом. Хотя подлинное становление в профессии может состояться только в театре, куда режиссер придет не "властвовать умами" (это право надо заслужить), а учиться. Наверное, нам не повезло, но в последнее время мы таких желающих почти не видим.
– А есть ли сегодня проблема занятости у возрастных актеров?
– От нее никуда не денешься. С этой проблемой так или иначе сталкивается большинство академических театров. Причем здесь все объясняется просто: режиссерам неохота возиться с возрастными артистами. Спокойней работать с молодыми, чем с маститыми и опытными. Я везде говорю, что я голодный артист, мне интересных ролей не хватает. И в то же время я прекрасно понимаю, что диапазон моих возможных персонажей теперь значительно сузился. Но здесь есть и другая очень серьезная проблема – недостаточная занятость многочисленных актеров при вечной загруженности звезд. Такая ситуация неизбежно приводит к текучести артистов. В связи с этим я всегда вспоминаю слова Рубена Симонова: "Нельзя уходить из Театра Вахтангова. Нельзя. Это грех". Вахтанговца ведь отличают "три своеобразия" – прекрасное актерское мастерство, верность великой литературе и исполненность того самого духа театра, о котором мы уже говорили.
– Считается, что ваша труппа – одна из самых консервативных среди столичных театров. Чем это объяснить?
– Тем, что мы не хотим стоять на ушах, кататься по сцене на коньках и произносить реплики вниз головой. А именно так и ставят многие спектакли, в том числе и классические. Надо помнить, что в основе Театра Вахтангова было две важнейших постановки – это "Принцесса Турандот" и "Гадибук". Это спектакли острой формы, но ни в одном не нарушалась органика взаимоотношений артистов. Я с большим удовольствием прочел у Товстоногова, что он считал своим учителем Немировича до тех пор, пока не приехал в Москву и не посмотрел "Принцессу Турандот" – тогда он написал, что у него два учителя. В "Турандот" были маски, но не была нарушена органика взаимоотношения людей. Гриценко играл мальчика, но он долго над ним работал, это были манеры и пластика, выращенные изнутри. Яковлев, играющий старика, был абсолютно органичным, а не глупцом с прицепленной бородой.
– Но с тех пор в искусстве многое очень сильно изменилось…
– Об этом приходится только сожалеть. Станиславский ценой больших усилий все-таки создал свою систему, и по ней работали все театры. В этом была некоторая унификация, но была и настоящая творческая работа, были определенные нормы, которые не позволяли артисту халтурить. Культура поменялась. В том числе и культура взаимоотношений. Раньше рабочий сцены тебе двадцать раз скажет "здравствуйте". А сейчас он проходит мимо меня, как мимо стула, мимо табуретки. То почтение, которое они всегда испытывали, куда-то уходит. Правда, в связи с 85-летним юбилеем я вновь ощутил на себе некоторое внимание. Надеюсь, оно не иссякнет
– Вы играете в антрепризном спектакле "Неаполитанские страсти". Относитесь к нему как к бизнесу или как к искусству?
– Я вам скажу, что артист не может относиться к своему труду только как к бизнесу. Актеру обязательно нужно, чтоб его похвалили, ему обязательно нужны эти вот глаза, ему нужны аплодисменты. Непременно нужна зрительская оценка, а иначе для чего он играет? Только тогда артист получает удовлетворение. Результат окончательно определяет только зрительский успех.
– Вы много ездите с гастролями. Зрители Москвы и регионов оценивают антрепризы по-разному?
– Неверно думать, что Москва, избалованная, реагирует на качество, а регионы реагируют на лица. Как играть – это важно. Сейчас в тех же "Неаполитанских страстях" помимо меня заняты Вележева, Купченко, Панин, Баринов, Стеклов. Это все известные и очень профессиональные артисты, давно заслужившие успех у зрителя.
– И все же им далеко до вас: никто из них не может похвастать той популярностью, которую до сих пор имеет ваш товарищ Саахов…
– Мне трудно судить об этом, но роль в замечательной картине Гайдая и в самом деле стала для меня на редкость успешной. Саахов – это уже легенда, все разговаривают со мной моим же текстом: "Шляпу сними, садись". Сначала меня даже предупреждали, что опасно делать акцент, могут восточные народы обидеться, а потом оказалось, что это даже прибыльно.
– В фильме "Иван Васильевич меняет профессию" у вас тоже знаковая роль, которая вам накаркала печальную историю с ограблением…
– Это и смешно, и грустно. Я был с женой на отдыхе в Геленджике, и вдруг нам звонят из милиции: "Вас обокрали, Владимир Абрамович". Я спрашиваю: "А что украли?!" Пауза, и голос милиционера: "Два магнитофона импортных, две кинокамеры…" Он не смог удержаться, чтобы не процитировать знаменитый монолог дантиста Шпака. Кстати, воры потом вернули нам часть драгоценностей и приложили к ним записку: "Уважаемый Этуш, извините нас за то, что мы это сделали. Нам очень нужны были деньги, вещи были заложены, возвращаем вам часть. Остальное вернем. Не держите на нас зла". На самом деле эта история продолжалась целый год, и только сейчас нам действительно вернули все, что было вынесено из квартиры. Причем сделали это сотрудники МУРа. Честно говоря, это был едва ли не самый радостный подарок из тех, что я получил на свой юбилей.
АЛЕКСАНДРА КАЛИНИНА
Единая Россия
14.05.2008
